5. XVII в.

5.3 Казацкие Подмосковные таборы

 Легенда гласит, что близ Гребнево находился "Иванов курень", казацкий лагерь. Говорят и о казаках времени Дмитрия Донского (казаки из города Гребени преподносят икону победителю Мамая), и о времени Ивана Грозного, и о Смутном времени, и о времени после Смуты (в 1623 Гребенские казаки из долины Терека вместе с кабардинцами якобы явились в Москву с повинной, но прежде разрешения явиться ко двору остановились в нашей местности).

И.Ф.Токмаков пишет [98]:

"Гребнево было временным станом гребенских казаков, т.к. в помянутой местности есть указание на Иванов курень, это место в поле, полверсты от деревни Ново, в окружности на 2 версты, обнесенное валом, существует и другой курень".

Но где документы? Какое предположение-легенду мы должны предпочесть? Непонятно. Ниже приводятся некоторые известные историкам факты о "казацких таборах" Освободительной войны 1610-1612 гг.

"Преобладающей силой в подмосковных полках были казаки, поэтому современники называли эти полки "таборами", а патриарх Гермоген считал их "казацким войском"" [30].

Конечно, казаки в таборах имели довольно плачевный вид. Люди эти были случайными, часто бродячими работниками, иногда военными людьми, но крайне обедневшими. Казаки эти творили часто дела непотребные: наблюдалась деморализация в этом воинстве. Холод и голод терпели, нервы сдавали...

"В казаках были холопы, боярские и всякие воры ерыжники и зерщики" - так писал о казаках Баим Болтин, автор "Карамзинского летописца". В таборах были боярские люди крепостные и старинные, холопы, вольнонаемные работники, посадские, стрельцы, мелкопоместные дворяне.

В таборах не хватало провианта, лошади тоже были голодными - не было фуража, в холодное время года не хватало теплой одежды. Не было свинца, пороха: воевать было нечем! Мародерство, убийства, иные преступления были не редки среди казачьего войска, тем не менее воеводы умели как-то держать в руках эту вольницу. В таборах были люди "промышленные", продавали и еду, доставали фураж и боеприпасы. Так, "Хронограф Столяра" (опубликован в "Актах подмосковного ополчения") рассказывает: "Да с ними же (т.е. с Трубецким и Заруцким) под Москвою были ... во всех полках жили москвичи торговые и промышленные и всякие черные люди, кормилися и держали всякие съестные харчи" ("Изборник Попова", стр.352).

Впрочем, не всегда у воевод получалось удержать эту голодную и возбужденную массу. Иногда масса одерживала верх: "Трубецкого, Заруцкого и всех бояр, над которыми они (казаки) имели силу, они насильно привели к крестному целованию на имя этого Дмитрия и отвели их назад с торжеством и стрельбою. Другие воеводы, стоявшие особыми таборами, как Миров, стоявший у Тверских ворот, и Исайя Погожий и Шмялов, стоявшие у Трубы и у Стрелецких ворот, не желая присягнуть и боясь поплатиться за это жизнью, убежали в крепости. Потом казаки, поняв... что они поступили безрассудно и глупо, оставили их".

Именно таборы блокировали связь засевших в Китай-Городе и Кремле поляков с внешним миром. Только таборы остались силой, не смирившейся с иностранной интервенцией, после того, как разошлось первое ополчение и еще не было собрано и не подошло к Москве второе. Полкам-таборам помогали: "из городов и волостей на казаков кормы забирали"... "многую денежную казну из городов привозили в полки".

Табор в Гребневе был (если был!) на дальних подступах к столице. Историкам известны таборы, которые располагались у стен Москвы: "казачий табор Трубецкого и Заруцкого стал против Воронцовского поля между станом Ляпунова с рязанцами (у Яузских ворот) и лагерями других земских дружин от Покровских ворот до Трубы и далее."

Казачьи воеводы умоляли о помощи троицких монахов: "Писали в Троицко-Сергиев монастырь со многим молением о свинцу и о зелии и паки моляще, чтобы писали грамоты во все городы о помощи". Грамоты с призывом о помощи тем, кто осаждал Москву, рассылались и оказали огромное влияние на служилых - они шли и шли в ополчение, если надо - то и умереть за освобождение Москвы.

Вот редкий документ: письмо Петра Нащокина Максиму Яковлевичу Строганову от 1 ноября 1611 года. В письме упоминается будущий владелец Гребнево Дмитрий Тимофеевич Трубецкой.

"Государю моему кормильцу Максиму Яковлевичу вскормленник великого твоего жалования Петрка Нащокин челом бьет. Вели государь ко мне писать о твоем здоровье и о своих ближних приятелях, как вас, государей моих Бог милует... Да велел еси, государь, к собе отписати, как Бог милует бояр в полках. И князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, да Иван Мартинович Заруцкой и иные бояре и воеводы под Московским царством дал Бог здорово. И в Китае-городе, что было деревянных хором, то выжгли все без остатков... а Хоткевич пришел домой... Девичь монастырь перед ево приходом выжгли и покинули. А Яна Сапеги подлинно не стало от раны, а люди ево всякие под Москвою у Хоткевича в полку ж. А бои перед старым не часто. А коли бой бывает и Бог пособляет нашим".

Вот одна из грамот с просьбой о помощи. Ее пишет в Сольвычегодск дьяк Иван Болотников, 21 сентября 1611 г.

"К Сольвычегодской господам гостем и торговым и посацким и волостным лучшим, и середним, и молотчим, и всяким людем, Московского чарства бояре: Дмитрей Трубецкой, Иван Заруцкой и окольничьи, и чашники, и стольники, и стряпчие, и казаки, и дворяне, и жильцы, и дети боярские, и атаманы, и казаки, и стрельцы и всякие ратные люди, челом бьют.

Стоим господа мы под Москвою и литовскими людьми за образ Пречистыя Богородицы, и за Московских чудотворцев, и за Православную Крестьянскую веру, и за вас, и за всех православных крестьян, бьемся и кровь свою проливаем нещадно, и приходят господа к нам, к боярам, дворяне, и дети боярские, и атаманы, и казаки, и стрельцы, и пушкари, и затинщики, бьют челом безпрестанно о жалованье, а сказывают, что они, дворяне и дети боярские, и стрельцы, и пушкари, на Москве и по городам, от литовских людей разорены до конца и пограблены, и атаманы и казаки бьют челом, что им в своих и в конских кормех нужа, великая скудость и голод, и стоять под Москвою без жалованья не хотят и хотят брести розно, а жалованье им денежного и хлебного, и ратным людем на зелье и на лечбу дать нечего... А и сами вы ведаете, как напредь сего, злодеи, польские и литовские люди, Московского царства городы разорили, и уезды выжгли и воевали, и людей побили, и в полон поимали, и отослали их в Польшу и в Литву, и в ыные царства. И вы б, господа, помня свои души, собрали с себя денег, кому сколько мочно, и прислали к Москве, ратным людем на жалованье, к нам к боярам, тотчас вскоре, не мешкая, чтобы ратные люди от Москвы, для нужи и голоду, не разошлись. Писан на Москве лета 7120 сентября в 21 день."

На обороте написано: "Дьяк Иван Болотников. К Сольвычегодским господам гостем и торговым и посацким и волостным лутчим и середним и молотчим и всяким людем".

Конечно, между казаками и военно-служилым людом не было единодушия. Так, Авраамий Палицын писал, что "все казаки восстающе на дворян и на детей боярских полку князь Дмитрия Михайловича Пожарского, называюще их многими имении богатящихся, себе же нагих и голодных нарицающе". Раздоры, в том числе и на "высшем уровне", ослабляли действия объединенных сил. Но все же нашли общий язык: "По челобитью и по приговору всех чинов людей стали воединачество и укрепились, что нам (бояре да воеводы Дмитрей Трубецкой да Дмитрей Пожарский со товарищи) да выборному человеку Кузьме Минину Московского государства доступать и Российскому государству во всем добра хотеть без всякой хитрости".

И вот - победа, изгнание интервентов.

И вот документ - о признании великой роли Дмитрия Трубецкого в деле этом. Еще не избран царь, а вся "земля" чествует Трубецкого и оценивает его усилия:

"Божией милостию великие Государств Российского царствия Митрополиты и Архиепископы и Епископы и Архимандриты и Игумены и весь освященный собор и Цари и Царевичи разных земель, которые служат в Московском Государстве, и Бояре и Окольничьи, и Стольники, и Стряпчие и дворяне и приказные люди и дворяне из городов и дети боярские и всякие служилые и гости и торговые и всяких чинов люди Московского Государства приговорили Боярину и Воеводе князю Димитрию Тимофеевичу Трубецкому дати в вотчину Вагу со всеми волостями и доходы... за его Боярина князя Дмитрия Тимофеевича к Московскому государству многие службы и за радение, и за промысл, и за дородство, и за храбство, и за правду, и за кровь... И Боярин и Воевода князь Дмитрий Тимофеевич видя святым Божиим церквам разорение и святой вере Православной поругание, и такое многое невинное крестиянское кровопролитие, хотя врагом польским и литовским людем их неправду и крестопреступление и разорение святых Божиих церквей, и попрание и поругание Православной Христианской веры, и кровопролитие христианской крови мстити и царствующий град Москву от врагов очистити..."

Грамота эта велика. Она полностью опубликована в книге "Сказания о роде князей Трубецких". Кстати, моя фамилия от наименования упоминаемой здесь реки Ваги: жители этой реки назывались "ваганами".

Любопытно, что Дмитрий Трубецкой оказался героем трагедии "Освобожденная Москва", которая написана Михаилом Херасковым и представлена впервые в Петровском театре в Москве 18 января 1798 года. Пьеса эта игралась периодически, с большими перерывами, на сценах Петербурга и Москвы до 1816 года, в том числе в Петербурге во время Отечественной войны, после изгнания французов из Москвы, 28 октября и 1 ноября 1812 года [103].

Оба, и Дмитрий Трубецкой и Михаил Херасков, были владельцами села Гребенева.

Вот какие монологи приписывает драматург своему герою:

"Доколе у меня лиется в жилах кровь,

Не истребится в ней к отечеству любовь,

С оставшими при мне отечества сынами

Пускай мой ляжет прах под здешними стенами!

Доколь последний вздох во брани испущу,

Россией царствовать Литву не допущу:

Хоть наше счастие и слава миновалась,

Всего лишились мы, но храбрость нам осталась!

Ах! можно ль не стыдясь возвесть нам смутный взор

На наш престольный град, на общий наш позор?

Мы, мы отечества, мы трона не заступим

И нашей кровию России не искупим,

Московских жителей не свободим от уз?

Мы вступим в пагубный с поляками союз,

От поругания пол женский не избавим,

И старцев и детей у них в плену оставим?

О други! вот Москва, вот храмов тех главы,

Где прежде в тишине молились Богу вы,

Мы наших сродников, мы домы там имеем,

Ни к сродниками идти, ни в дом вступить не смеем?

Нет! нет! с немножеством оставшихся мне сил,

В которых мужества злой рок не погасил,

С друзьями храбрыми, которы любят славу,

Клянуся защищать Российскую державу!"